Вестники времен [= Знамя над Тауэром] - Андрей Мартьянов

Выяснилось следующее: сэр Понтий успел показать себя также и в монастыре, куда он прибыл, премного страдая от раны, причиненной чудесным оружием Джонни. К вечеру же, когда действие целебных мазей, наложенных на рану ломбардца сердобольными монахами принесло облегчение, он, напившись, начал приставать к наиболее благообразным из молодых монахов и послушников, то ли приняв их спьяну за монашек, то ли от природы имея дурные наклонности. Слуги же его, сарацины, и вовсе едва не сожгли монастырь, воскурив некие зловонные травы и придя от того в буйное и безобразное веселье…

— И что… — словно зачарованный спросил сэр Мишель, живо представив себе новые бедствия, свалившиеся на голову отца Теобальда, настоятеля обители Святой Троицы: сперва рыцарь де Фармер, теперь бастард из Ломбардии. А проистекает все от того, что монастырь при дороге стоит, да в странноприимный дом пускают кого ни попадя!

— А утром сего дня, — продолжал Горациус Наваррский, изредка с опаской косясь в сторону Люфтваффе, где отец Колумбан пристально изучал пулемет, а Гунтер старательно что-то втолковывал отшельнику, — на рассвете, отец Теобальд, приор и субприор пришли в странноприимный дом и потребовали от всех рыцарей немедленно покинуть землю обители. Сэру Понтию даже интердиктом угрожали…

— Давно пора! — проворчал сэр Мишель. Только представьте, один единственный рыцарь, проезжая к северу по своим делам успел поставить на уши всю округу, напакостить всем и каждому, начиная от барона де Фармер и заканчивая монахами ордена святого Бенедикта Нурсийского! Даже сам молодой Фармер в лучшие времена разгульного прошлого не причинял столько беспокойства такому количеству людей всего за несколько дней — буянил, случалось, но меру знал. Неужели этого кошмарного Понтия настолько испортило пребывание в Палестине и ожесточили бесконечные битвы? Все равно нельзя забывать о чести дворянина!..

— Да, с сэром Понтием мы никогда не станем собутыльниками… — задумчиво проговорил сэр Мишель. — Так что дальше было?

Горациус пожал плечами:

— Ничего. Понтий со слугами отправился в Руан, а я заеду домой, в замок Бареж, стоящий в Наваррских горах, соберу свое копье и двинусь в Святую Землю морем. Если угодно, шевалье де Фармер, приглашаю вас с собой…

— Нельзя, — мотнул головой сэр Мишель, — меня ждет бейлиф графства, да и дракона бросать нельзя одного. Помните, сударь: вы пообещали вредить дракону ни словом, ни делом, значит, и говорить о нем никому нельзя, до времени!

— Дьявольское отродье, — вздохнул Горациус, подозрительно оглядывая самолет, — да разве по-христиански воевать с сарацинами не добрым мечом, а использовать такую жуткую тварь? Если судьба меня занесет в Египет, обязательно посмотрю на крокоди…

Оба рыцаря шарахнулись в сторону и невольно схватились за оружие, так как дракон пару раз чихнул, зафыркал, а потом оглушительно взревел. От неизвестно откуда возникшего ураганного ветра пригнулась трава и ветки деревьев, лошади задрожали, а норовистый конь сэра Горациуса забил копытами и напугано замотал головой, едва не сорвав узду.

Впрочем, оба доблестных сэра быстро оправились от первого испуга — сэр Мишель уже разок видел такое чудо, а наваррец, пребывая в твердой уверенности, что рыцарю не пристало бояться, непроизвольно шагнул к самолету с обнаженным мечом, но быстро отступил, вспомнив данное слово…

С пятого на десятое разъяснив отцу Колумбану принципы устройства самолета (для этого пришлось приложить немало усилий, так как норманно-французский язык наличия потребных терминов не предусматривал, а жители двенадцатого века представления не имели о машинах сложнее водяных мельниц), Гунтер по просьбе отшельника завел двигатель. Да и германцу тоже было интересно посмотреть, примет ли машина бензин сверхъестественного происхождения. На сей раз на Лорда жаловаться не пришлось — топливо работало. Только вот вопрос: намеренно Князь Тьмы оставил в баках горючее или просто забыл о нем? А может гадость какую замыслил?

Надо полагать отец Колумбан подумал о том же; когда Гунтер заглушил двигатель, он посмотрел на него серьезно и сказал:

— Дело к вечеру, а потому лучше будет вам отправиться в город с рассветом, а не прямо сейчас. Заночуем здесь. Я пока постараюсь освятить твоего… твое… ну, словом, эту штуку. Жаль только не прихватил всего нужного для обряда.

— Какая разница, — скривился Гунтер, — все работает, все нормально… Зачем?

— Помнишь красное вино, которым тебя угощал нечистый? Боюсь, не случилось бы похожего…

На том и порешили. Сэр Горациус церемонно распрощался с сэром Мишелем, Гунтером и отшельником, огорченно посмотрел на обломки своего копья, валявшиеся под винтом «Юнкерса» и отбыл. Сэр Мишель, кстати, посоветовал наваррскому рыцарю остановиться на ночь в замке Фармер, благо до него Горациус успел бы добраться точно к закату. Потом сэр Мишель занялся костром, нарубив мечом преизрядно дров, а оруженосец начал собирать необходимые вещи.

Отец Колумбан же, помня из рассказа германца о погребенном неподалеку человеке, отыскал могилу оператора-радиста Мюллера, поправил несколько покосившийся крест, сделанный сэром Мишелем, и, набрав в ближайшей болотине воды да освятив ее, занялся привычным для святого делом: окропил могильную землю, а затем долго что-то бормотал на латыни, видимо, заупокойные молитвы.

Гунтер снова получил возможность убедиться, что Курт Мюллер, о душе которого сейчас заботился святой отшельник, был человеком, во многом незаменимым. Припасы, сделанные им за последний год, были исключительно обширны, и в самолете имелось все необходимое даже для человека, попавшего на необитаемый остров. Боеприпас к личному оружию, консервы, две ракетницы, тонкая парусиновая палатка, весящая не более килограмма, котелок, упрятанный не куда-нибудь, а в люк для подхода к пулемету в левой консоли. К вящей радости Гунтера нашлись сигареты, без которых ему было как-то тяжко. Но что самое интересное, Курт составил список всех вещей с четкими указаниями, где что лежит — таковой обнаружился под его сиденьем вместе с пятью банками сгущенного молока с сахаром… Одним словом, взлетный вес семьдесят седьмой машины, стараниями Курта, был увеличен килограммов на тридцать. В принципе, почивший бортстрелок был прав — неизвестно куда могли забросить эскадру StG1, а приземлиться в африканской пустыне или в необитаемой глухомани Балканских гор без еды и боеприпасов на случай появления противника или таблеток сухого спирта для разведения костра, было бы неуютно.

Рыцарь прилежно пытался разжечь пламя в сложенной неподалеку от самолета горе сухих веток, орудуя кремневым огнивом, но, казавшийся сухим хворост, набранный в лесу, упрямо не желал разгораться, а только дымился и чадил. Гунтер, сложивший все припасенные Куртом сокровища под крылом у шасси, некоторое время наблюдал за муками сэра Мишеля, а затем подошел, чиркнул зажигалкой, моментально запалив костер, и выдал рыцарю банку со сгущенкой.

— Есть хочешь? Сделай вот тут и тут, — германец ткнул пальцем в крышку, — две маленькие дырочки кинжалом, внутри есть сладкое молоко. Его можно высосать. Тебе понравится…

Сэр Мишель вначале зачарованно глядел на разгоравшееся пламя, затем не без труда перенес свое внимание на оказавшийся в руках железный цилиндр, и, подобно Гунтеру, решив оставить удивления на попозже, вынул тонкий кинжал, поставил банку на землю и осторожно проткнул острием тонкую жесть. Пока германец упаковывал вещи в седельные сумки, рыцарь, очень быстро распробовавший, что такое сгущенное молоко, опустошил всю банку, потом разрезал ее кинжалом надвое и вылизал обе половинки изнутри.

— Джонни, у тебя еще есть такое? — сэр Мишель с немного разочарованным видом подошел к оруженосцу, показывая пустые жестянки. На светлых усах белели капельки молока. — Дай еще!

— Оставим на вечер, к кофе, — Гунтер решил поразить своих попутчиков невиданной едой. Если получится как следует все приготовить, то итальянские спагетти с тушенкой, настоящий бразильский кофе и сгущенное молоко на десерт будут обеспечены. Вода должна обнаружиться неподалеку — отец Колумбан нашел относительно чистую яму, наполненную после дождей…

Гунтер и отец Колумбан опять засиделись допоздна. Наверняка, свою роль здесь сыграл невиданный в Нормандии черный напиток — германец сварил полный котелок кофе, и попытался угостить не подслащенным отваром сэра Мишеля. Рыцарь, отведав горького варева долго плевался и, даже когда Гунтер разбавил кофе молоком, пить отказался. Отшельник же, напротив, пришел в восторг, выхлебал не меньше литра, и сон да усталость как рукой сняло.

Довольно много времени ушло на то, чтобы обучить сэра Мишеля ставить палатку, и вовсе не потому, что рыцарь представления не имел о подобных вещах (шатры-то в эти времена были прекрасно известны и не вызывали удивления). Вступили в действие дурацкие, по мнению Гунтера, предрассудки — мол, ставить шатер обязаны слуги, ну или в крайнем случае оруженосцы, а добрые рыцари в это время просто обязаны смотреть на облака и думать о вечном. Или о предстоящей битве… Вполне естественно, что Гунтер даже слушать ничего не стал, и под насмешливым взглядом отца Колумбана, едва не силой заставил рыцаря хоть подержать веревки и нарезать колышков. Слегка обиженный сэр Мишель забрал из мешка с одеждой теплый меховой плащ, залез в палатку и мигом заснул, не дожидаясь, пока святой и оруженосец закончат свои дела. Вставать-то придется перед самым рассветом, чтобы успеть в город хотя бы до полудня…